Неточные совпадения
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие
вырастают, и опять борьба. Если не иметь опоры
в религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими
силами без этой помощи не мог бы воспитывать.
Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали
в себе столько растительной
силы, что бакенбарды скоро
вырастали вновь, еще даже лучше прежних.
Юрин играл, повторяя одни и те же аккорды, и от повторения
сила их мрачности как будто
росла, угнетая Самгина, вызывая
в нем ощущение усталости. А Таисья ожесточенно упрекала...
А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел,
в какой образ простоты,
силы и естественности
выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок
в теплице, и так же, как последний под стеклом, он
рос медленно и вяло. Ищущие проявления
силы обращались внутрь и никли, увядая.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому
в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются
в нем мысли, ходят и гуляют
в голове, как волны
в море, потом
вырастают в намерения, зажгут всю кровь
в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются
в стремления: он, движимый нравственною
силою,
в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась
в простую женщину, уходила
в мелочи жизни, как будто пряча свои
силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг
выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Его не стало, он куда-то пропал, опять его несет кто-то по воздуху, опять он
растет,
в него льется
сила, он
в состоянии поднять и поддержать свод, как тот, которого Геркулес сменил. [Имеется
в виду один из персонажей греческой мифологии, исполин Атлант, державший на своих плечах небесный свод. Геркулес заменил его, пока Атлант ходил за золотыми яблоками.]
«Как у меня доставало
силы жить
в таких гадких стеснениях? Как я могла дышать
в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут
вырасти с любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей после удушья.
Но, несмотря на это, опальный университет
рос влиянием,
в него как
в общий резервуар вливались юные
силы России со всех сторон, из всех слоев;
в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все стороны России, во все слои ее.
И все мертвецы вскочили
в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили
в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не
в силах был этого сделать, так велик
вырос он
в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.
Говорил он и — быстро, как облако,
рос предо мною, превращаясь из маленького, сухого старичка
в человека
силы сказочной, — он один ведет против реки огромную серую баржу…
Для победы над грядущим злом
растет сила царства Божьего,
сила творческая; воплотится
в будущем и высшее добро.
«Играйте, веселитесь,
растите, молодые
силы, — думал он, и не было горечи
в его думах, — жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди марка; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами.
Вместе с молодежью прошелся он по аллеям: липы немного постарели и
выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты поднялись, малинник вошел
в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим дромом, лесом, травою, сиренью.
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового дела, на котором родились и
выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла
в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая работа была им не под
силу.
Уничтожение старательских работ
в компанейской даче отразилось прежде всего на податях. Недоимки были и раньше, а тут они
выросли до громадной суммы. Фотьянский старшина выбился из
сил и ничего не мог поделать: хоть кожу сдирай. Наезжал несколько раз непременный член присутствия по крестьянским делам вместе с исправником и тоже ничего не могли поделать.
— Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не
в силах видеть этих ничтожных людей, этих самозванцев, по милости которых
в человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы,
в которых я
вырос и за которые готов сто раз отдать всю свою кровь по капле.
Марья Потапьевна поспешно сошла с кушетки и как-то оторопела, словно институтка, перед которой
вырос из земли учитель и требует ее к ответу
в ту самую минуту, когда она всеми
силами души призывала к себе «калегварда».
Эта детская, но крепкая вера все чаще возникала среди них, все возвышалась и
росла в своей могучей
силе. И когда мать видела ее, она невольно чувствовала, что воистину
в мире родилось что-то великое и светлое, подобное солнцу неба, видимого ею.
Музыка стала приятна матери. Слушая, она чувствовала, что теплые волны бьются ей
в грудь, вливаются
в сердце, оно бьется ровнее и, как зерна
в земле, обильно увлажненной, глубоко вспаханной,
в нем быстро, бодро
растут волны дум, легко и красиво цветут слова, разбуженные
силою звуков.
— Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей, понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И вдруг начинаешь думать — а может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все
растут да
растут, их то и дело хватают, а они, как ерши
в реке, не переводятся, нет! Опять думаешь — а может, и
сила за ними?
Встала, приподнятая
силой, которая
росла в ее груди и охмеляла голову горячим натиском негодующих слов.
Несмотря на причудливые и непонятные обороты, я отлично схватил сущность того, что говорил об отце Тыбурций, и фигура отца
в моем представлении еще
выросла, облеклась ореолом грозной, но симпатичной
силы и даже какого-то величия.
Время, предшествующее началу следствия, самое тягостное для следователя. Если план следствия хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя
растет, можно сказать, с каждою минутой. Все мыслящие
силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из себя и заставляет горячиться и делать тысячу промахов
в то самое время, когда всего нужнее хладнокровие и расчет.
Составилась работоспособная редакция, а средств для издания было мало. Откликнулся на поддержку идейной газеты крупный железнодорожник
В.К. фон Мекк и дал необходимую крупную сумму. Успех издания
рос. Начали приглашаться лучшие
силы русской литературы, и 80-е годы можно считать самым блестящим временем газеты, с каждым днем все больше и больше завоевывавшей успех. Действительно, газета составлялась великолепно и оживилась свежестью информации, на что прежде мало обращалось внимания.
«Максим денно и нощно читает Марковы книги, даже похудел и к делу своему невнимателен стал, вчера забыл трубу закрыть, и ночью мы с Марком дрожью дрожали от холода. Бог с ним, конечно, лишь бы учился
в помощь правде. А я читать не
в силе; слушаю всё, слушаю,
растёт душа и обнять всё предлагаемое ей не может. Опоздал, видно, ты, Матвей, к разуму приблизиться».
Чувствуя, что сегодня
в нём родилось и
растёт что-то новое, он вышел
в сад и, вдохнув всею
силою груди душистый воздух, на минуту опьянел, точно от угара, сладко травившего кровь.
Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать
в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее
в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как
растут молодые елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях,
в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное (конечно,
в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня
в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация ведьмы, жизнь
в лесной чаще среди болота и
в особенности — эта гордая уверенность
в свои
силы, сквозившая
в немногих обращенных ко мне словах.
Что же засим? — герой этой, долго утолявшей читателя повести умер, и умер, как жил, среди странных неожиданностей русской жизни, так незаслуженно несущей покор
в однообразии, — пора кончить и самую повесть с пожеланием всем ее прочитавшим —
силы, терпения и любви к родине, с полным упованием, что пусть, по пословице «велика
растет чужая земля своей похвальбой, а наша крепка станет своею хайкою».
В воздухе наливалась и
росла та
сила, которая, точно сознательно, уничтожала шаг за шагом остатки суровой северной зимы.
Варвара Михайловна (сильно). Неправда! Не верю я вам! Все это только жалобные слова! Ведь не могу же я переложить свое сердце
в вашу грудь… если я сильный человек! Я не верю, что где-то вне человека существует
сила, которая может перерождать его. Или она
в нем, или ее нет! Я не буду больше говорить…
в душе моей
растет вражда…
Степь, где паслись отары овец, превращается
в голодную толоку, на которой трава не
вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани… Другое дело верблюды, которыми пользуются
в степи как рабочей
силой.
Мальчик вздрогнул от страха и замер. А звук всё дрожал и
рос в своей
силе.
Странный звук подплывал все ближе и
рос в своей
силе, рыдал и таял
в черной тьме. А на палубе тревожно шептали...
Каждый вечер
в охранном отделении тревожно говорили о новых признаках общего возбуждения людей, о тайном союзе крестьян, которые решили отнять у помещиков землю, о собраниях рабочих, открыто начинавших порицать правительство, о
силе революционеров, которая явно
росла с каждым днём.
И, не надеясь, конечно, дожить до новых времен, когда иные поколения
вырастут в духе и
силе, с которыми можно будет идти
в обетованную землю, он смотрел сквозь запотелое стекло на все проделки пожертвованного поколения и не ужасался даже, как они, забывая святые заветы своего избранничества, мешались
в тине самых низких страстей с «необрезанными сердцами».
В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским пристаням весной под давлением одной
силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы: коренное чусовское население бассейна Чусовой с населявшими ее когда-то инородцами, староверы с приписными на заводе хохлами, представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой новой клеточкой, какой не знала московская Русь и которая
растет не по дням, а по часам.
Взмахнула Ворона крыльями раз десяток и догнала воробьиную стаю. Желтенькая птичка выбилась из последних
сил и бросилась
в маленький садик, где
росли кусты сирени, смородины и черемухи. Она хотела спрятаться от гнавшихся за ней воробьев. Забилась желтенькая птичка под куст, а Ворона — тут как тут.
Оттого, что я каждый день
в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И
в самом деле, за эти четыре года, пока служу
в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и
силы и молодость. И только
растет и крепнет одна мечта…
— Дело, как плесень
в погребе, — своей
силой растёт.
Дело просто: с молодости, когда организм формируется и
растет каждой клеточкой, его
силы надорвут непосильной работой, вытянут, а
в сорок лет человек полный калека, как загнанная лошадь; тут человек уже неспособен на настоящий труд, а
в состоянии сидеть только
в карауле, как Евстигней, хоть сто лет.
Красный столб остался позади, еще один крутой поворот, дорожка выпрямляется, вторая трибуна, приближаясь, чернеет и пестреет издали гудящей толпой и быстро
растет с каждым шагом. «Еще! — позволяет наездник, — еще, еще!» Изумруд немного горячится и хочет сразу напрячь все свои
силы в беге. «Можно ли?» — думает он. «Нет, еще рано, не волнуйся, — отвечают, успокаивая, волшебные руки. — Потом».
— Жизнь наполнена страхом, — говорит Михайла, —
силы духа человеческого поедает взаимная ненависть. Безобразна жизнь! Но — дайте детям время
расти свободно, не превращайте их
в рабочий скот, и — свободные, бодрые — они осветят всю жизнь внутри и вне вас прекрасным огнём юной дерзости духа своего, великой красотой непрерывного деяния!
Нет людям места и времени духовно
расти — и это горько, это опасно опередившему их, ибо остается он один впереди, не видят люди его, не могут подкрепить
силою своей, и, одинокий, бесполезно истлевает он
в огне желаний своих.
Вспоминаю былое единение с богом
в молитвах моих: хорошо было, когда я исчезал из памяти своей, переставал быть! Но
в слиянии с людьми не уходил и от себя, но как бы
вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась
сила духа моего во много раз. И тут было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.
Сгустились люди вокруг меня, точно обняли,
растит их внимание
силу слова моего, даёт ему звук и красоту, тону я
в своей речи и — всё забыл; чувствую только, что укрепляюсь на земле и
в людях, — поднимают они меня над собой, молча внушая...
Георгины и кусты розанов, еще без цвета, неподвижно вытянувшись на своей вскопанной черной рабатке, как будто медленно
росли вверх по своим белым обструганным подставкам; лягушки изо всех
сил, как будто напоследках перед дождем, который их загонит
в воду, дружно и пронзительно трещали из-под оврага.
В груди что-то
растет и душит, как будто сердце пухнет, наливаясь нестерпимой жалостью к человеку, который не знает, куда себя девать, не находит себе дела на земле — может быть, от избытка
сил, а не только от лени и «рекрутского», рабьего озорства?
В это время Сганарель успел
вырасти и сделался большим, матерым медведем, необыкновенной
силы, красоты и ловкости.